Пожалуй, нигде, кроме иудаизма, мы не встретим идеи
"священного писания" как первоисточника божественного откровения. А
особенно – того дикого буквоедства и бесконечных параноидальных толкований,
которые возникли на почве неадекватного восприятия этих писаний. Откровение,
данное Моисею, было записано в "Книгу Закона", и каждый израильтянин
обязывался в точности соблюдать всё, что в ней записано, передавая её из
поколения в поколение (И. Нав. 23:6). Но древний мир не знал такого отношения к
каким бы то ни было текстам. Большая часть преданий о богах и исторических
событиях передавалась изустно жрецами и бардами в поэтической форме, причем в
некоторых культурах (например, у кельтов) письменная передача духовных знаний строго
табуировалась. Сакральный текст, если таковой имелся, всегда был достоянием узкого
круга посвященных, его содержание скрывалось от простого люда или
обнародовалось только частично. Переписывание и редактирование сакральных
текстов было прерогативой специально обученных писцов. Отголоски такого
положения дел мы встречаем и у евреев, в частности в 3-й книге Эзры (Ездры)
(14:45-48). Пророк диктует писцам священные книги и определяет одни из них к
открытому употреблению, а другие к чтению только мудрецам.
Синайское откровение, данное в представлении евреев
только однажды, исключало получение какого бы то ни было другого откровения,
которое можно было бы поставить на один уровень с Торой. Древние израильтяне не
занимались изготовлением священных писаний, не выдумывали альтернативных
откровений и не стремились дополнить Закон Моисея. В основном велись только
хроники, и лишь позже начали составлять собрания изречений мудрецов и
поэтические произведения. Согласно иудейской традиции откровение получено
Моисеем раз и навсегда, оно незыблемо и не должно подвергаться ревизии, это
"вечное установление". Тора – законченное
произведение, все обетования в ней ограничиваются исключительно земными целями
и в ней нет места учению о воскресении мертвых или вечной жизни, о милости и
покаянии. Те нарушения Закона, за которые полагается смертная казнь, караются
смертью, все прочие грехи "смываются" реками крови невинных животных
или дымом от сожжения, которое вдыхает еврейское божество как "приятное
благоухание" и тем самым "ублажается". Евреи никаких писаний,
кроме Торы, более не признавали священными, хотя и имели другую литературу. В
поствавилонский период мы также не замечаем какого-либо намека на собирание
книг в единый корпус, кроме Торы. Не только самаритяне, саддукеи и уж тем более
ессеи, но и, по-видимому, фарисеи тоже не имели строго фиксированного
"канона священного писания"[1].
Конечно же, разнообразные тексты были среди них в употреблении, но значения
сакральных и священных им не придавалось, по-видимому, вплоть до решений
фарисейского Ямнийского Синедриона (ок. 100 г. н. э.)[2].
Ессеи стали, по-видимому, первыми, кто возвел пророков, псалмы и книги мудрости
на уровень священных писаний. Во всяком случае они наделяли их очень высоким
значением. Правда, саму Тору ессеи толковали исходя не из буквы, а согласно
откровению, данному "от Бога" их руководителям. Община назореев
писанную Тору вовсе отвергала, как сообщают Епифаний Кипрский и мандейские
рукописи.
Из этого перечня еврейскую пророческую
традицию нужно поставить особняком. Пророки, начиная с Амоса, не просто
получают непосредственное откровение, как Моисей, но, в отличие от своих
предшественников, начинают фиксировать свои откровения в свитках. Но самое важное:
они не только обличают еврейский народ в грехах и отступничестве от Бога – они
дерзают ставить под сомнение некоторые важнейшие положения еврейского культа,
зафиксированные в современной им версии Торы – такие, как необходимость
кровавых жертв и варварский принцип коллективной ответственности (Ос. 8:13, Ис.
1:11-13, Мих. 6:6-8, Иер. 7:21-23, 31:29-30, Ам. 5:21-27, Иез. 18). Они постоянно
обвиняют израильтян в грехах и разного рода тяжких преступлениях, а также изобличают
их в "изменении заповедей" (Ис. 24:5, по переводу LXX) и в том, что вожди народа вводят его в
заблуждение (Иc. 9:16). Иеремия прямо уличал
иудейских книжников в искажении текста Торы: "Как вы говорите: "мы
мудры, и Закон Яхве у нас"? А вот, лживая трость писцов и его превращает в
ложь" (Иер. 8:8). Исполнение Закона неразрывно с исполнением воли пророков
(Иер. 26:5), а это уже несовместимо с требованием следовать букве Торы. Бог
пророков носит уже совершенно иные, более универсальные черты и атрибуты, чем
мы наблюдаем в Пятикнижии. Это уже не узко племенное, довольно капризное,
аморальное и самолюбивое божество, которое выступает наряду с божествами иных
народов и конкурирует с ними, воля которого может быть существенно
подкорректирована и даже изменена евреями в случае необходимости, а Бог Единый
и Всемогущий, Бог всех народов, милосердный и справедливый Отец, Творец
вселенной, промышляющий не только о евреях, но и о "язычниках". В
наказаниях "избранных" Он беспощаден, несмотря на все апелляции
евреев к заслугам праотцов и якобы неизгладимость обетований. У пророков
впервые появляются сложная ангелология, мессианские пророчества, и главное – возникают
совершенно чуждые архаическому иудаизму эсхатологические мотивы. Пророки не
создают впечатление рабов ветхой буквы, фанатичных приверженцев Закона. Под
влиянием арийских индоиранских религий они вносят новые черты в еврейскую
религиозность, которые явно не вписываются в традиционный примитивный бездуховный
кровавый иудейский культ. Иудейские мудрецы всё же не отвергли пророков
целиком, хотя, как гласит предание, многих из них убили. На фоне окружающих
прогрессивных цивилизаций они не могли пребывать долго в дикой косности и
отсталости, но с Торой, равно как с теорией собственной вечной "избранности",
праведности за счет мифических персонажей-первопредков и спасённости, пророческие
книги были согласованы.
Регулярное всенародное чтение Торы, как
известно, началось только после реформы Эзры. До этого момента Тора прошла
многоэтапное редактирование, унификацию, интерполирование и компилирование, детали
которых нам неизвестны. Ясно одно: Тора Эзры к реальным книгам Моисея имеет
мало отношения. Это вполне твердо установлено в критической науке и сомнению не
подлежит. Вся еврейская Библия это преимущественно компилятивный свод,
представляющий собой заимствования и переработку мифологии и литературы ближневосточных
высоких земледельческих цивилизаций с присоединением некоторых элементов
собственно еврейской, преимущественно пророческой традиции. В самом Пятикнижии
Моисея содержится несколько параллельных литературных пластов (в библеистике
они называются "источниками"), поэтому следует отличать сам Закон от
вводной исторической части к нему, которая была присоединена позже, а также от
Второзакония, которое является уже вторичной версией первоначальной "Книги
Завета" и т. н. "левитского кодекса". Все эти составные части
возникли в разное время на разных этапах формирования Торы. Авторство самого
Моисея и элементы "божественного откровения" там совсем минимальны.
Остальное было доделано жрецами позже. Только с тех пор, как был установлен
"неподвижный" остов Писания, т. е. закончился первый этап
литературного создания текстов, процесс редактирования вступил в новую фазу
текстуальной передачи. В этой фазе масштабные компилирование, интерполирование
или изъятия были прекращены, а редактирование ограничивалось только мелкой корректурой.
Основная работа в первой фазе производилась, видимо, во время плена в Вавилонии
в VI в. до н. э. и, судя по всему, под надзором или
даже непосредственным руководством персидских магов. Это видно из того, что
библейские тексты носят следы месопотамской мифологии и индо-иранской
зороастрийской традиции, которые были присоединены к египетской, унаследованной
евреями еще с эпохи Моисея.
Иудейское предание гласит, что
послепленными фиксаторами канона являлись "Мужи Великого Синедриона",
члены своего рода вероучительной комиссии периода Второго Храма. Традиция
приписывает упомянутому персидскому чиновнику Эзре, стоявшему во главе писцов-соферим
или мужей Великого Синедриона, вошедшие в канонизированный ими текст
исправления, сделанные преимущественно во избежание "неуместных по
отношению к Богу выражений". Масора называет такие исправления либо тиккуне
соферим ("исправления переписчиков"), либо кинна ха-катув ("Писание нарекло"). Евреи постоянно
занимались разного рода конъектурами и "улучшениями" текстов, причем
самое смешное то, что последующие поколения свято уверовали в непогрешимость
буквы, которую то и дело по разным соображениям подправляли их образованные предшественники.
Это не что иное, как самообман, вера в собственную ложь.
Данный факт означает только одно:
никакие тексты не могут нести значения незыблемого первоисточника божественного
откровения. Нигде никогда такого свойства им не приписывалось ни в
ветхозаветных, ни в новозаветных текстах, не говоря уже о языческих религиях.
Письменная фиксация есть очень несовершенное орудие передачи знания: тексты
могут подвергаться преднамеренным и случайным искажениям. От повреждения и даже
полной утраты они не защищены. Это все прекрасно понимали. Учение о том, что
церковная организация обеспечивает неприкосновенность священных писаний под
водительством Св. Духа несостоятельна не только в силу отсутствия упоминаний о
подобных обещаниях Богом, но и по факту. На сегодняшний день мы имеем огромное
количество древних рукописей и кодексов ветхо- и новозаветных книг, которые
имеют тысячи примеров редактирования, смысловых разночтений, искажений,
интерполяций и утрат. В науке твердо установлено, особенно после открытия
кумранских свитков, что в основе масоретской редакции и греческого перевода LXX лежали две разные первичные версии библейских
текстов, существовавшие уже в III в. до н.
э. Параллельно с ними имелась еще и третья версия, употреблявшаяся самаритянами
и имевшая ряд принципиальных несоответствий с первыми двумя, о чем тоже
забывать не стоит.
Отсюда
напрашивается вывод: в системе духовных ценностей сакральные тексты должны
занимать именно то положение, которое им свойственно по своему ограниченному статусу. Их не нужно,
разумеется, сбрасывать со счетов совершенно, но относиться к ним критически
необходимо в силу описанных причин. Они должны носить лишь вспомогательную
функцию на пути к богопознанию, но совершенное откровение истины следует
предоставить только Богу. Только Он Сам открывает Свою волю в сердце человека.
Именно пророками впервые была
сформулирована идея Завета не как следования букве Закона, а как
непосредственного откровения человеческому сердцу. В рамках скрытой оппозиции к
Ветхому Завету пророк Иеремия от лица Яхве говорит, что в будущем Бог заключит
"Новый Завет" –
"не такой, какой Я заключил с
отцами их в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести из земли Египетской.
Но вот завет,
который Я заключу после тех дней, говорит Яхве: вложу закон Мой во внутренность
их и на сердцах их напишу его. И уже не будут учить друг друга, брат брата, и
говорить: "познайте Яхве", ибо все сами будут знать Меня, от мала до
велика" (Иер. 31:31-33).
Разумеется, еврейские писцы переделали
это место и адаптировали к еврейскому народу, будто Новый Завет будет заключен
с "домом Израиля" и "домом Иуды", а сам этот Новый Завет станет
следствием отступничества евреев от Завета Моисея и инструментом их полного
всепрощения и превращения в этаких безгрешных биороботов. Но по смыслу
предсказания видно, что имеется ввиду не просто обновление одного и того же
Завета, а установление принципиально
отличного Завета от старого еврейского. В этом смысле он и называется
"новым" – не как обновление, а как полная замена-вытеснение гнилого и
истлевшего. Мотив обновления старого Завета здесь не столь очевидно просматривается,
как ошибочно считают некоторые богословы. Время показало, что Новый Завет был
заключен отнюдь не с евреями, а с "язычниками", евреи же были
прокляты и не включены в него. Поэтому Новый Завет не имел никакого отношения к
"дому Израилеву" и "дому Иудину". Фальсификатора вполне
изобличил сам приход Спасителя, который показал, с кем именно заключен Новый Завет. Более того, сам принцип Нового
Завета утратил архаическую форму Завета как юридического договора (именно в таком качестве нужно правильно понимать слово
"Завет"). Термин "Завет" в данном случае может применяться
лишь очень условно, как отголосок старых традиционных понятий, утративших
всякое значение. По отношению к Ветхому Новый Завет не имеет никакого духовного
преемства, поскольку устанавливается на принципиально иных высокоморальных началах.
Итак, суть Нового Завета состоит в том,
что источником откровения становятся уже не каменные скрижали, а сердце
человеческое. Если евреи записали свой закон на камне и таким образом думали
сохранить его для будущих поколений, то теперь христиане читают новый закон на
скрижалях сердца, так как местом откровения стало "плотяное сердце".
Евреи надеялись на камень, но это им не помогло. Они не только не исполняли Закон
Моисея, но и исказили его, в результате утратив и сами каменные скрижали вкупе
с другими своими святынями. Ныне не только Моисей и избранные пророки могли
возвещать людям волю Божью, но каждому вступившему в Завет открывались скрижали
сердца, а сердце, как известно, служит вместилищем разума, мысли, богопознания,
веры, откровения Духа (Лк. 24:38, Мк. 2:6-7, Ин. 12:40, Рим. 10:9, 5:5). Автор
новозаветного Послания к евреям перефразирует указанное место Иеремии, вместо
"сердца" ставя "мысли" (Евр. 11:16). Итак, в зависимости от
того, сможет ли человек прочитать откровение Духа, записанное на скрижалях
сердца, он войдет в Новый Завет или будет исключен из него. И этот духовный
закон записан в сердце каждого "язычника", которые не нуждаются в
письменном законе, обнаруживающем грех, так как они (язычники) "сами себе
закон" (Рим. 2:14-15; 3:20). Дарование Торы стало причиной того, что для
евреев "грех сделался еще более грешным" (Рим. 7:13). Евреи утратили
каменные скрижали, а закон в сердце они прочесть не смогли, так как, видимо,
там он никогда у них не был записан, в отличие от других народов.
Иисус не обещает какого-то нового
писанного закона вместо старого еврейского, Он обещает послать Утешителя,
который "наставит вас на всякую истину" (Ин. 16:13), "научит вас
всему и напомнит вам всё, что Я говорил" (Ин. 14:26). Святым Духом
открывается абсолютно всё! Дополнить это уже нечем. Никакие писания не нужны,
потому что Святой Дух – наивысший источник откровения!
Еврейский подход к откровению совершенно
иной. Иудеи пошли путем надежды на букву, свою веру они основывают
исключительно на букве, тщательно и скрупулезно её изучают и толкуют.
Поэтому-то всю свою заботу иудей прилагает к сохранению этой буквы. Евреям
заповедано "день и ночь поучаться в Законе", так как в букве они
надеются найти ту истину, которая сокрыта от их "каменных" сердец. Они
не услышали ни голоса своих пророков, ни проповеди Иисуса. Зато именно в
еврейской среде возникла идея отбора "канонических" книг и их свода в
единый сборник, позже названный в христианской церкви "Библией".
Есть все основания полагать, что Благовестие
Христа ничего похожего не предусматривало. Новый Завет, как мы помним,
принципиально иной, он основан не на букве писаний, а на откровении в сердце. Не
исключено, что грамотные ученики могли записывать речи Иисуса с самого начала. Эти
т. н. "логии" затем распространились между верующими, но вместе с тем
рассказы о деяниях Иисуса, его казни и восстании из гроба передавались из уст в
уста. На этой основе был создан особый жанр Евангелий. Этих Евангелий было
поначалу много. Лука уже заявляет себя компилятором многочисленных
повествований о Господе, написанных до него (Лк. 1:1-3). Пока христианство не
подверглось иудаизации, оно не знало идеи "канонического" сборника
под названием "Новый Завет". Грань между апокрифами и неапокрифами
была сильно размыта, причем это касалось и ветхозаветных текстов. Так
продолжалось вплоть до IV-го века,
когда мы видим первые попытки иудеохристиан закрепить круг
"священных" книг. Но Евангелия изначально не создавались как тексты
"Священного Писания". Это видно из того, что те из них, которые были
позже "канонизированы", содержат в себе множество несогласий, которые
прямо не связаны с иудаизирующими искажениями. Во всех четырех Евангелиях
нарушена последовательность изложения, представлена разная хронология, факты и
речи излагаются неодинаково и помещаются порой в другой исторический контекст. Одно
и тоже событие может быть описано настолько по-разному, что создает
впечатление, будто оно происходило несколько раз (очищение Храма, помазание,
чудесный улов и р.). Если же сравнить синоптическую традицию с иоанновской, то
становится очевидно, что это две принципиально
разные традиции, имеющие в своей основе уникальные независимые первоисточники[3].
В свою очередь сами синоптики между собой часто не совпадают, будучи обработкой
каких-то предшествующих до них опытов. Возникает вопрос: почему же Евангелия
составлены столь сумбурно и непоследовательно? Конечно, многие богословы
казуистическими методами пытаются как-то сгладить все имеющиеся в Евангелиях
противоречия, но получается это у них крайне неудачно. Свести концы с концами в
Евангелиях до сих пор не удалось никому, даже если вычленить и отбросить все
позднейшие посторонние наслоения.
Ответ здесь может быть только один:
никакой идеи создания "канонических" священных писаний Нового Завета
изначально не предполагалось. Да, Евангелия составлялись, но они не имели того
высокого "священного" статуса, каковой обрела Тора у евреев. Именно
поэтому мы ничего не слышим ни о каких раннехристианских академиях по типу
иудейских, где могли бы создаваться, переписываться и переводиться рукописи
наподобие евангельских. Таковых академий или школ писцов у христиан просто не
было. Евангелия играли другую роль. Это было нечто вроде огласительных
поучений, с которыми обязывали ознакомиться приступающих к крещению, и созданы
они были далеко не сразу и скорее всего первоначально имелись не везде. Но
однозначно прото-Евангелий или отдельных Логий-Речений с самого начала было
множество по местам. Скорее всего они имелись на разных языках – прежде всего
на арамейском и греческом. Эти тексты служили лишь катехитическим
приуготовлением для нововступающего в общину. Не исключено, что церкви
(парикии) делились ими в рамках обмена духовным опытом. По мере удаленности по
времени от своего Основателя, христиане всё дальше и дальше отстояли от живого
предания о Христе. Потребность в подобной литературе естественно всё более нарастала,
чему в целом способствовала образованность греко-римского мира. Но, тем не
менее, Евангелия очень долгое время не приобретали форму "канонических
писаний". Не исключено, что при переписывании какой-нибудь более близкий к
апостолам или к самому Учителю свидетель мог их дополнять теми или иными
подробностями, делать корректуры на основе иных рукописей или даже вносить
дополнения с чужих слов или из других Евангелий. Евсевий Кесарийский упоминает
о том, что отрывок о женщине-блуднице (Ин. 8:1-11) внесли в Евангелие от Иоанна
из некоего "Евангелия евреев"[4].
Во всех древних рукописях Евангелия от Иоанна этот отрывок действительно
отсутствует[5].
В середине II-го в. Папий Иерапольский на основании пересказов
"наученных старцами" составил "Изложение изречений
Господних". Папий подчеркивает, что ему
"будет полезнее взятое не столько
из книг, сколько из живого неумолкающего голоса"[6].
Очевидно, Папий не доверял письменным
источникам, т. е. многочисленным евангельским текстам, в т. ч. и тем, которые
позже стали "каноническими". Он собирал и дополнял свидетельства,
полагаясь больше на устное предание, и составил собственные Логии. В это же
примерно время Иустин постоянно ссылался на документы, которые он называет
"Достопамятностями апостольскими". Эти "мемуары" содержали
дополнительные сведения и имели некоторые отличия от тех евангельских
документов, которые находятся у нас в распоряжении.
Все ранние христианские авторы очень
вольно цитировали евангельские тексты и апостольские послания, заботясь не о
букве, а лишь о смысле передаваемого. Поэтому текстологи ломают голову над тем,
как относиться к подобного рода цитациям – как к более раннему пласту
евангельской традиции или как к вольному пересказу. В качестве ярчайшего
примера можно привести Диатессарон Татиана
– гармонию четырех Евангелий (середина II в.). По Диатессарону хорошо видна не только
присущая ранним христианам практика вольной текстологической обработки
существующего материала, но и просматриваются некоторые поздние наслоения, о которых
Татиану было неизвестно: например, типичное отсутствие родословий и некоторых других
иудаизирующих вставок, по словам Феодорита, "показывающих, что Господь по
плоти происходил из семени Давида". Вплоть до V-го в. в Сирийской церкви Диатессарон заменял
"канонические" Евангелия, точнее последних там просто не было. Известен
и еще один подобный свод четырех Евангелий, приписываемый Аммонию
Александрийскому, но данная гармонизация до нас не дошла.
Это показывает, что христианские предания
не имели и не предполагали
фиксированной формы, потому что приверженность букве и вера в букву была
отброшена христианами вместе с другими заблуждениями иудаизма. И так
продолжалось вплоть до второй половины II-го века, когда живые свидетели событий и их
ученики уже не могли продолжать эту работу, поскольку отошли в мир иной. Надо
полагать, практика редактирования и интерполяций была ранним христианам хорошо
известна. Это объясняет, почему автор Апокалипсиса Иоанна, учитывая
существующую традицию достаточно вольного обращения с текстами, внес угрожающее
предостережение от попыток внесения изменений в сделанную им окончательную
редакцию (Откр. 22:18-19). Причем автор отмечает два типа правки, которые практиковались
в то время в иудеохристианской среде: 1) привнесения ("если кто приложит
что-либо"); 2) изъятия ("если кто отнимет что-либо"). Заметим,
свидетельство это – одно из самых ранних.
Считается, что составление
новозаветного "канона" было реакцией кафолической церкви на попытку в
середине II в. Маркионом ввести корпус
будто бы им отредактированных 10-ти посланий Павла и сокращенного Евангелия от
Луки (первые "Евангелие" и "Апостоликон"). Но, во-первых,
это лишний раз доказывает, что до Маркиона никто не помышлял ни о каком
"каноне". Во-вторых, доподлинно неизвестно, ставил ли подобную цель,
канонизацию текстов, сам Маркион. Насколько известно, он лишь
"опубликовал" еще неиудаизированные версии упомянутых писаний,
хранившихся в Павловых общинах, к которым он имел прямой доступ, но не более.
Собственно это и вызвало реакцию иудействующих. То, что сам Маркион занимался
какой-либо текстологической правкой, рядом ученых сегодня аргументированно ставится
под сомнение. Например, почему Маркион с таким же успехом не отредактировал
остальные Евангелия от Матфея, Марка и Иоанна? Ответ может быть только один:
редакцией он вовсе не занимался, он просто не смог к тому времени найти
неиудаизированные версии других Евангелий и поэтому опубликовал только то, что
имел в наличии, а именно Луку и Павла.
Авторство Евангелий тоже довольно
условно. Все они называются "Евангелие по Марку", "Евангелие по
Матфею" и т. д. Не "от", а именно "по" (κατά). Т. е. это передача традиции Матфея, традиции
Марка, традиции Иоанна. Мы видим, что
Евангелия по Матфею и Марку анонимны, в них нет прямых указаний на авторство.
Лука же выступает лишь в качестве компилятора (если, опять-таки, доверять
заголовку, что именно он был составителем третьего Евангелия). Остается только
Иоанн. Но ведь именно его Евангелие, вроде бы авторски заверенное, очень сильно
отличается от остальных. И тем не менее, авторство Иоанна не так уж очевидно.
Ведь идентификация "любимого ученика" остается под вопросом[7].
В конце этого Евангелия помещены характерные строки, которые можно истолковать
как подпись редактора, составившего Евангелие на основе находящихся в его
распоряжении письменных свидетельств. Заметим, речь идет не от первого лица и
вдобавок вводятся еще какие-то таинственные лица под местоимением
"мы": "Этот ученик свидетельствует об этом и написал это, и
мы(?) знаем, что истинно свидетельство его" (Ин. 21:24). Кем могли быть
эти "мы", как не составителями и редакторами окончательной версии
Евангелия от Иоанна, писавшими от его лица и использовавшими особый рукописный
материал (т. н. "иерусалимское" предание)? Это предположение хорошо
укладывается в похожие сведения об источниках других трех Евангелий.
Некоторые данные, опирающиеся на
свидетельство Папия Иерапольского и других раннехристианских писателей,
позволяют заключить, что Евангелие по Марку это пересказ проповеди Петра, и
более правильно должно называться "Евангелием по Петру". Причем Папий
подчеркивает, что сам Марк "не слышал Господа и не ходил с ним",
поэтому своё Евангелие изложил "не по порядку", и даже "не собирался слова Христа располагать в
порядке". Возникает вопрос: почему такая ответственная работа, как
создание "канонического священного текста" была поручена лицам,
вообще не видевшим Христа? Только ли тут причина в том, что апостолы были
простыми безграмотными рыбаками? Почему Марк не попросил Петра "отредактировать"
своё Евангелие, составленное с его же слов, а вместо этого вовсе "не
собирался" соблюдать последовательность изложения?[8]
Не служит ли этот факт лишним подтверждением нашей теории?
Тот же Папий насчет Евангелия по Матфею
сообщает, что первоначально оно было написано на еврейском языке в виде
"бесед", а "переводил их кто как мог"[9].
То есть это вообще было не Евангелие в классическом понимании, а именно логии-беседы
(речения Иисуса) наподобие тех, что были найдены среди рукописей Наг Хаммади.
Этим логиям не совсем верно был присвоен заголовок "Евангелие Фомы".
В действительности жанр Евангелий отличается от жанра Логий, т. к. последний представляет
собой только свод речений вне исторического фона. Подобные логии, очевидно,
служили одним из источников при написании всех "канонических"
Евангелий. Именно так имело место в случае с Евангелием по Матфею. Матфей этого
Евангелия не писал, он записал только логии-беседы. Затем эти логии
переводились, причем не очень-то профессионально и не одним переводчиком, а
группой лиц, не имевших достаточной компетенции. Именно в таком смысле надо
понимать слова Папия "переводил кто как мог". И только впоследствии
всё это обросло "телом" – исторической канвой, в которую были
вплетены логии-беседы, составленные Матфеем. Таким образом в лице Евангелия по
Матфею мы сталкиваемся, опять-таки, лишь с традицией
по Матфею, довольно далеко от самого автора отстоящей и носящей следы
поздней иудаизации. Для окончательной редакции наверняка использовались другие
источники, в частности более раннее Евангелие по Марку и иные не дошедшие до
нас тексты.
Несмотря на то, что Марк считался
"переводчиком Петра", с другой стороны мы располагаем найденным
археологами в Египте отрывком из ныне утраченного "Евангелия от
Петра", а также знаем о существовании некоего "Тайного Евангелия
Марка", сохранившегося тоже лишь в отрывках, которое представляет собой
более расширенную версию канонического Евангелия от Марка. Существование многочисленных
апокрифов и псевдоэпиграфов, в том числе и гностического происхождения, только лишний
раз подтверждает нашу гипотезу. Как видим, существовала целая литература,
связанная с именами Петра и Марка, а также других известных новозаветных
персонажей. И в этом случае нет никакой необходимости относить такие писания к
авторству этих лиц. Сюда нужно добавить еще ряд рукописей логийно-евангельского
круга – такие, как Оксиринхские папирусы, папирус Эджертона, Евангелие Назореев,
Евангелие евреев (разночтения из последнего дает в своих толкованиях на
Евангелие от Матфея Иероним). Всё это чрезвычайно ценный материал для
текстологических исследований, в том числе и для идентификации иудаизирующих
вставок и искажений.
Ученые обоснованно предполагают
существование т. н. "источника Q",
легшего в основу при написании синоптических Евангелий (Матфея и Луки). Но
скорее всего таких источников было несколько. Мог существовать и жанр Деяний, и
жанр "Страстей Христовых", которые потом вместе с Логиями сводились в
одно повествование, тем более, что мы имеем косвенное этому подтверждение в
лице апокрифических "Актов Пилата", зафиксировавших стенограмму суда
над Иисусом.
Итак, всё это хорошо объясняет ту
легкость, с которой иудействующими (по-видимому, обращенными из фарисейской или
из ессейской среды) были интерполированы тексты Евангелий. Текстов было много, все
они были разные, источники их тоже (яркое подтверждение – синоптики и Иоанн),
твердой фиксации никем не устанавливалось. Руководствуясь Духом, а не буквой,
первые христиане не отдавали предпочтения писанным текстам, не особенно
заботились об их сохранности. Ведь арамейские протографы безвозвратно утрачены.
Получив Духа Святого по обетованию Христа, они полагали, что и так сумеют отличить
истину от лжи. Для восхождения на более высокий уровень духовности и знаний им
не требовалось опоры на "одобренные" тексты. Ничего похожего на то
талмудическое буквоедство и догматизм, которые возникли веками позже в
Византийской и Римской церквях, в раннехристианских общинах не существовало.
Именно поэтому никаких догматических трактатов от первых христиан до нас не
дошло. Ранняя церковь была адогматична,
на этом выводе сходится большинство ученых.
Таким образом следует хранить верность
не писанию, а Богу, не в писание веровать, а познавать Бога. Нигде не
провозглашается вера в писание, никто из апостолов не декларировал идеи
сохранения текстов каким-то "особым Божьим промыслом", как сегодня твердят
все разновидности иудеохристиан. Иисус не поручал ученикам составлять
"канонические Евангелия", иначе каждый апостол посчитал бы своим
долгом сделать это. Но вместо этого мы видим, что имеющиеся в нашем
распоряжении евангельские тексты вряд ли вообще принадлежат их перу, не
исключая и "Иоанна", Евангелие которого интерполировано едва ли не
больше других, как установила современная библейская критика. И это не
удивительно, если учесть, что иоанновская традиция может быть хронологически самой
ранней, а поэтому текстологически наиболее поздней.
Мы должны четко уяснить для себя, что
Евангелия на каком-то предварительном этапе служат нам лишь катализатором того
духовного потенциала, который изначально заложен в наше сердце от Бога. Теперь
мы уже перешагнули через младенческий возраст и от молока перешли к твердой пище.
И через то, что нам открыто Святым Духом, мы видим те искажения, которые
привнесли иудеохристиане в Евангелия. Этот иудаизирующий слой подлежит
идентификации и устранению. Не нужно преследовать цель создания некоего окончательного
"непогрешимого" текста. Пусть этим занимаются иудействующие, которые
надеются на букву. Наше намерение заключается в другом: в рамках работы по
деиудаизации христианства продемонстрировать подлинное учение Иисуса, который
пришел не для того, чтобы подтвердить "избранность" евреев, но
обличить и проклясть их за их нечестие и противление Святому Духу, всем же
народам дать богатые духовные дары и спасение в жизни вечной.
© Л. Л. Гифес (Breanainn)
1 августа 2007 г.
[1] Иосиф
Флавий (Против Апиона, I,
8), относящий себя к фарисеям, упоминает о существовании канона, почти
идентичного тому, что имеют в употреблении евреи в настоящее время. Однако, он
не называет место и время его формирования. Возможно, в фарисейской среде
сложилось уже в I в. н.
э. какое-то представление о каноне священных книг, но оно носило скорее
характер устной традиции, официально не закрепленной.
[2]
Считается, что Ямнийский синедрион не занимался собственно селекцией книг, а
вел обсуждение некоторых спорных с их точки зрения книг уже в рамках
сложившегося в прошлом канона. Тем не менее, мы не знаем до Ямнийского
синедриона никакого другого авторитетного учреждения, который вынес бы подобное
решение, обязательное для всех иудеев.
[3]
Иудеохристиане выдвигают гипотезу о том, что Иоанн якобы дополнял Евангелия,
написанные до него, поэтому многие факты, изложенные ранее синоптиками, он
опускал. Однако такой подход не выдерживает критики. В последнее время ученые
всё более склоняются к мнению, что иоанновская традиция не только никак не
связана с синоптиками и не зависит от них, но и в своей основе имеет
досиноптические источники.
[4] Название довольно
условное, принятое из-за того, что это Евангелие было написано на арамейском
языке.
[5] Хотя
я не исключаю, что его изъяли иудействующие по причине содержащегося в нем
явного нарушения Иисусом Закона Моисея.
[6] Евсевий Кесарийский. Церк.
ист. III, 39,3-4.
[7] Лично я убежден, что им
была Мария Магдалина.
[8]
Ириней Лионский приводит предание о том, что Евангелие от Марка было составлено
в Риме уже после смерти Петра. Однако Климент Александрийский полагал, что Марк
писал еще при жизни первоверховного апостола. Лично я очень сомневаюсь в
достоверности обоих сообщений. Если даже Евангелие от Марка впервые появилось в
Риме (по другой версии оно написано в Александрии), то уже на одном этом
основании нет необходимости ставить его в связь с личностью Петра, тем более,
что ряд историков вообще отвергают самую возможность того, что Петра когда-либо
посещал Рим. Вся мифология, связанная с "римским" периодом проповеди
Петра, исключительно апокрифична.
[9] Евсевий Кесарийский. Церк.
ист. III, 39,15-16.
Комментариев нет:
Отправить комментарий