В
христианской сакральной символике и обрядах есть черты, близкие составляющим
древних языческих культов наших предков. Образы тварного мира — стихии природы,
служащие объектами непосредственного религиозного почитания у язычников,
появляются и в ортодоксальной христианской символике и церковных обрядах. Но —
и это принципиально важно уяснить — в христианстве такое внешнее заимствование
не имеет в виду простое повторение сущности языческого поклонения и
обожествления тварных стихий и объектов. Связь эта имеет свойство
образно-символической системы церковной обрядности и дохристианского духовного
наследия. Здесь речь может идти о специфическом почитании мест, связанных с
жизнью святых, духоносных мужей, пещер, где они обитали, деревьев, с которыми
связаны страницы священной истории христианских народов. Наконец, в этом же
ряду и почитание живоносных источников как символов особой Божьей благодати,
почивающей на данном месте.
Особенно
ярко эта связь проявляется в символике и обрядности почитания Страстей
Христовых. Такие элементы этого почитания христианами, как камень — символ
Голгофы, змей, дорога, Царский лабиринт, как символ Христова Сошествия во Ад
были ранее неотъемлемой частью языческих, религиозных традиций Европы, которые
находили отражение в придворных ритуалах и символах дохристианских монархий.
Комплекс этих символов представляет собой «священный образец», в основе
которого лежит идея подражания христианского государя Страстям Спасителя.
Образы уподобления монарха Христу, Его Страданиям, Крестной смерти, Сошествию во
Ад и Воскресению параллельны одновременному процессу воцерковления языческой,
но почитаемой священной династии и народных культов на Руси. Похожие символы и
обряды в ритуальной практике христианских царств не являются механическим
заимствованием из языческого мира, но представляют собой сознательное
использование преображенных в свете Христовой истины древнейших архетипов,
обращенных на службу христианской державе. Это же справедливо и для некоторых
элементов языческих культов, воцерковленных для литургического священнодействия
в православии.
Выше
мы уже рассказывали о каменной кладке православного восьмиконечного креста
рядом с лабиринтами на Большом Заяцком острове Соловецкого архипелага.
Исследователь К. А. Щедрина в своей замечательной историко-богословской брошюре
«Царей держава» утверждает, что таких крестов длиной около шести метров на
острове несколько. Она считает, что практику сакрального замещения символов на
Большом Заяцком острове должно рассматривать в контексте традиции отмечать
особым знаком-памятником какое-либо сакральное географическое место, и обычай
этот имеет глубокие исторические корни...
Известен
древний обычай утверждать алтарную часть христианских храмов на двенадцати
камнях. Почитание камней в древнем мире было неразрывно связано с почитанием
небесных светил. Камни зачастую располагались в определенной связи с движением
звезд. Предметом особого почитания в язычестве служили метеориты, которые
считались упавшими остывшими звездами. Кстати, имя «Вефиль», которым патриарх
Иаков назвал камень на месте своего прообразовательного сна, было заимствовано
греками и финикийцами для обозначения упавших метеоритов, которым они
поклонялись (на самом деле сами евреи заимствовали данный термин у финикийцев.
– примеч. ЛЛГ).
Почитание
метеоритов, но не самостоятельно, а в связи с каким-либо проявлением Божьего
Промысла, известно и в христианстве. Блаж. Прокопий Устюжский своей молитвой
отвел от Великого Устюга метеоритный дождь. Камни упали недалеко от города, в
соседнем лесу. По свидетельству А. Н. Муравьева, до революции в Устюге, в
ограде храма св. Прокопия Устюжского на пьедестале лежал камень из той самой
метеоритной тучи. Лес, над которым прошел метеоритный дождь, был издавна местом
паломничества. Путешественники сообщали, что крестьяне с особым благоговением
относились к этой заповедной местности и к самим камням. «Надо беречь Божью
милость», — говорили они, рассказывая истории о наказании за непочтительное
употребление священных метеоритных камней.
Согласно
древним языческим представлениям, с душой человека связывалась как определенная
звезда, так и камень. К. А. Щедрина указывает: «Семантическую связь между
человеком, камнем и звездой можно неоднократно увидеть и в христианских
патериковых и житийных повествованиях. Так, например, согласно афонскому
преданию, монастырь Симонопетр (то есть «скала Симона») был основан в XIII веке отшельником Симоном. «Неоднократное явление
ярко светившейся звезды над скалою, с трех сторон объятой глубокой пропастью,
побудило св. отшельника воздвигнуть на ней обитель и престол её посвятить памяти
Вифлеемской звезды на Рождество Христово». Звезда, стоявшая над камнем, стала
знаком особого Божьего попечения о святом месте.
Представление
о связи камней и светил небесных, не имеющего, однако, характера поклонения,
было присуще и поздней иудейской культуре. Иосиф Флавий, рассказывая о
символике одежд первосвященника, пишет, что два камня, употреблявшихся вместо
застежек ризы первосвященника, на которых были начертаны имена двенадцати колен
Израилевых,
«представляют Солнце и Луну; через двенадцать
камней наперсника можно разуметь или двенадцать месяцев, или число небесных
знаков, которых круг именуют греки зодиаком» (данная атрибутика заимствована
иудеями из Египта, так как Моисей и первые левиты были египтянами. – примеч. ЛЛГ).
Возвращаясь
опять к арийским древностям античного мира, напомним об обычае в Элладе
насыпать на перекрестках кучи камней — гермы в честь божества Гермеса. От имени
Гермеса, собственно, и происходит название этих насыпей. Каждый проходящий мимо
должен был в знак почтения добавить свой камень в кучу. Очень важно для нас и
то, что гермы у греков ставились и на месте погребений. Камень или куча камней,
установленных над могилой, будучи памятниками или памятными знаками,
становились также и вместилищем души умершего, вследствие чего получили
название «лифос эмпсюхоз» — камень живой.
Абсолютно
так же надо понимать, как мы уже писали, и многочисленные каменные кучи
Русского Севера, что, несомненно, указывает на родственность культур и
духовного мира народов Белого и Средиземного морей. В который раз возвращаясь к
исходной точке нашего путешествия, мы именно здесь обязаны рассказать еще об
одной тайне священного Большого Заяцкого острова. На мысу, рядом с лабиринтами
и круглой розеткой из белого кварцита возвышается деревянная церковь во имя
святого Андрея Первозванного. Во время своего путешествия на Север с целью
посещения архангельского порта и паломничества в Соловецкую обитель Петр I посетил
и Большой Заяцкий остров. И не просто посетил, а привез с собой из Москвы
рубленую церковь во имя Первозванного апостола и, собрав ее, освятил и — это
мало кому известно — самый первый андреевский стяг, которому с этого момента
суждено было стать флагом русского флота.
Здесь
загадка русской истории. Почему царь поставил церковь не рядом с Соловецкой
Спасо-Преображенской обителью, а на священном острове древних лабиринтов? Нам
остается только гадать об этом.
Строительство
церкви и освящение флага было бы объяснимо на Валааме, куда действительно
добирался св. Андрей (это является церковно-исторической фикцией – примеч. ЛЛГ). Но Петр Великий как бы
продлил священным актом храмоздательства путь Апостола еще севернее, в пределы
древнего общеарийского дома. Что знал царь о Большом Заяцком острове, навсегда
останется сакральной загадкой нашей истории. Одно мы можем утверждать
наверняка. Выбор Петром I Большого
Заяцкого острова для столь символического акта как освящение первого
андреевского флага и построение им церкви во имя Апостола, просветителя Скифии,
— акт глубоко продуманного священнодействия царя. Путь же Апостола Андрея
освящает собой неразрывную связь Беломорского региона с миром Средиземноморья и
прообразует тот стержень, концами которого были на севере Соловки, а на юге
Иерусалим, вокруг которого и раскручивалась спираль Священной Русской истории.
Соловецкие
каменные насыпи, сопутствующие лабиринтам, после принятия русским народом
Христовой веры пережили знаковое преображение. Языческая каменная груда —
вместилище души умершего — в христианстве переосмысливается и становится
символом Голгофы, освященной Крестной Смертью Христа. До революции берега
Русского Поморья были отмечены многочисленными поклонными крестами —
навигационными или обетными. Основание креста по традиции, а зачастую из-за
отсутствия почвенного слоя, укреплялось в каменной куче, часто обнесенной
срубом. Такая конструкция, между прочим, предохраняла основание креста от
гниения. По письменным источникам, такие кресты прослеживаются с XVI века, а появились,
конечно, намного раньше.
Интересно,
что эта традиция «северных» крестов широко распространилась не только в России,
но и на Афоне. К. А. Щедрина пишет:
«...наиболее интересными с точки зрения ритуала
сакрального замещения являются поклонные кресты, распространенные на Соловецких
островах, история которых не ограничивается временем поселения первых
подвижников. Кресты были установлены насельниками обители в XVI—XIX веках по
...северному обычаю, в каменных грудах, причем, как показали современные
исследования, некоторые из насыпей являлись не чем иным, как частью
доисторического погребально-культового комплекса, помимо каменных груд
включавшего и знаменитые Соловецкие лабиринты».
Соловки. Большой Заяцкий остров. На мысу, рядом с лабиринтами и круглой
розеткой из белого кварцита возвышается деревянная церковь во имя святого
Андрея Первозванного.
Под
шапками насыпей, бывших основаниями многих крестов, обнаружены остатки
захоронений с кварцево-кремниевым инвентарем, предусматривающих трупосожжение. Заметим,
что уникальность такого отношения к языческим сакральным памятникам становится
еще более контрастной, если мы вспомним общую тенденцию разрушения древних
капищ христианскими подвижниками. Такое трепетное отношение святых отцов
Соловецкой обители к святилищам на островах назвать случайностью не позволяет
здравый смысл, а равно и их общецерковное почитание. Мимоходом упомянем
интересный факт, что традиция насыпания герм — каменных курганчиков сохранялась
в России до XIX века, видимо, под влиянием романтизма и классицизма и, конечно,
специфической масонской похоронной эстетики.
Примеров
тому множество на Донском кладбище в Москве. Из более древних аналогов
необходимо вспомнить русские языческие жальники — намогильные холмики,
обложенные камнями.
Священное
Предание Церкви сохранило многочисленные подробности истории Крестных Страданий
и Воскресения Спасителя, дополняющие Евангельское повествование и позволяющие
уточнить многие вопросы по поводу сложного символического ряда христианской
культуры.
Одним
из таких преданий, прочно утвердившихся в системе церковных представлений о
мироустройстве, стало почитание могилы первочеловека Адама, находящейся в
«центре мира» — в голгофской пещере под местом распятия Иисуса Христа. Точнее,
нужно говорить о месте погребения головы Адама. Таким образом, с местом
голгофского погребения главы Адама связывается представление о пещере как о
месте, где совершилось искупление и спасение рода человеческого.
Пещера
в дохристианском мире наделяется практически у всех народов сакральной
семантикой. В иудейской традиции пещера была местом погребения усопших предков,
обладая по этой причине ритуальной нечистотой; в языческих же культах пещера
нередко — святилище, место непостижимого обитания божества. В пещере-храме мог
располагаться и «центр мира», например «омфал» — «пуп земли», камень,
почитавшийся в Дельфийском пещерном святилище, что свидетельствует об
отождествлении священного камня и каменной пещеры. (Т. е. согласно иудаизму
искупление мира Иисусом произошло в ритуально нечистом месте, что, в очередной
раз говорит о неиудейских истоках христианства. – примеч. ЛЛГ)
Символически
с посещением пещеры в языческих культах и иудейской традиции связывается
переход от реального мира к сакральному, потустороннему миру, царству мертвых,
что в сфере метафизики, как мы уже писали выше, сближает образы пещеры и
лабиринта (здесь автор прав только относительно язычников, но ошибается насчет
иудеев, которые вообще не признавали никакого потустороннего мира, тем более
"царства мёртвых" – примеч. ЛЛГ).
Это, в свою очередь, позволяет рассматривать и лабиринты как символические
пещеры, уводящие в глубь Земли. Выход же из такой гробницы или святилища
означал новое рождение, обновление, посвящение, получение особых свойств через
инициацию. И если в языческие времена архетипом подобного воскресения являлось Солнце,
что абсолютно неоспоримо для наших арийских предков, то для христиан подобное
символическое нисхождение в глубины Земли является священным уподоблением
Спасителю (христианскому "Солнцу Правды" – примеч. ЛЛГ), сошедшему во Ад и восхитившему оттуда души
праведников.
Символика
умирания-обновления лежала в основе практически всех обрядов языческих
инициаций, в новейшее время заимствованная и франкмасонством (имеется в виду
пребывание испытуемого профана в гробе с костями). С древнейших времен обряд
инициации или посвящения служил целью сообщения человеку особых свойств и
способностей, выделяющих его среди других людей. Особенно важен был этот ритуал
инициации для получения харизмы власти. Таким образом, обряды, связанные со
смертью и возрождением, призванные выделить человека, наделить его особыми
сакральными свойствами, становились неотъемлемой частью дохристианских обрядов
посвящения, и лабиринтам здесь отводилась особая роль. У древних историков,
таких как Геродот, Страбон и др., термин «лабиринт» употреблялся не только по
отношению к Кносскому дворцу на Крите, но и использовался при описании сложных
построек культового характера — храма, царского дворца, усыпальницы.
В
русской народной традиции в значении «лабиринт», то есть что-либо запутанное и
извилистое, использовалось слово «вавилон». Вавилонами называли и запутанный
криволинейный орнамент, и большие погреба, вырытые ходами в холмах, и северные
лабиринты, и загадочные рисунки на камнях в виде трех концентрических
квадратов, иногда всего двух, которые, в частности, можно видеть рядом с
могилой брата Рюрикова Трувора в Изборске.
Семантика
этого знака, возможно, позволит вплотную приблизиться к тайне, связанной с
призванием князей от варягов и их высокого харизматического статуса.
Происхождение самого понятия «вавилон» связано с трансформацией библейского
предания о сооружении Вавилонской башни и «смешении языков» (Быт. 11:1-9), в
котором название города Вавилон переводится как «смешение».
С
образом этого города в христианской культуре связывается целый комплекс
представлений, окрашенных в эсхатологические тона. Вавилон — воплощение греха,
языческой мерзости, «город блудница», «врата Ада». Однако святоотеческие
толкования утверждают, что и на месте нечестивого града может возникнуть
«селение праведников», обратившихся к истинной вере.
В
русской средневековой литературе с городом Вавилоном связывалось происхождение
царской власти вообще и преемственности царской власти православными государями.
«Сказание о граде Вавилоне» второй половины XV века, вошедшее в состав
официальной династической доктрины московских царей «Сказания о князьях
Владимирских», было очень популярно на Руси и пользовалось огромным
авторитетом. Связано это было с устойчивым интересом читающей русской публики к
вопросам происхождения и легитимности, как сейчас говорят, передачи священных
символов царской власти.
К.
А. Щедрина повествует:
«Согласно «Сказанию», царские регалии — золотые
венцы, созданные царем Навуходоносором, хранились в мертвом городе Вавилоне.
Три посланника византийского императора (из Греции, России и Грузии)
отправляются за инсигниями. Достигнув Вавилона, который был окружен кольцом
«глиняного змея», они получают венцы с помощью святых трех отроков вавилонских
Анания, Азария и Мисаила, чьи мощи хранились в городе, и возвращаются к своему
царю. Император, приняв реликвии, дает обещание защищать св. город Иерусалим от
неверных».
Крайне
интересно, что средневековый христианский автор обратился к образу Вавилона для
разъяснения вопросов, связанных с легитимностью христианской царской власти. В
«Сказании» необходимо отметить неотъемлемые элементы инициации: путь по приказу
царя, испытание глиняным змеем на пути к священным реликвиям харизмы царской
власти, золотым венцам. Змей здесь является образом лабиринта-вавилона. В
контексте идеи священной легитимности власти мы можем рассматривать и
загадочный знак-вавилон на могиле родного брата основателя династии Рюриковичей
Трувора, хотя, конечно, весь сакральный смысл этого знака на могиле этим не
исчерпывается.
Распространенный
образ прохождения по лабиринту-пути, нисхождение в пещеру и убийство змея,
обитающего в ней, на языке академической школы семиотики — мифологема, которая
реализуется в различных вариантах в церковном предании. Тема победы над змием
является отражением аскетического подвига христианского подвижника в
многочисленной житийной литературе.
К.
А. Щедрина пишет:
«Исторический путь Церкви связывается в Св. Писании
с бегством от преследующего змея и победой над ним (Откровение Иоанна
Богослова). С образом змееборчества в лабиринте связан целый комплекс
представлений в идеологической структуре христианской государственности. Сюда
можно отнести сюжеты, связанные с победой над внешним врагом, который каждый
раз становится «персонификацией» змия. Важной оказывается и победа над
внутренним врагом, которая может быть представлена двояким образом: как
аскетический подвиг в сердце самого монарха и как борьба со внутренними врагами
Церкви, которые автоматически становятся врагами государства».
Итак,
царское служение есть подвиг змееборчества, есть постоянное противостояние
неправедному употреблению священной власти. Эта борьба происходит на двух
уровнях. Внешне — это политическая борьба с посягающими на древнее наследие
монарха. Внутренний аспект этой борьбы заключался в противостоянии «древнему
змию» в самом себе. Этот аспект напрямую соотносится с христианской
аскетической практикой «памяти смертной» и иконографически выражался в образе
нисхождения в лабиринт, символизирующий царскую инициацию. (Прямо скажем,
далеко не всякий православный монарх соответствовал этому идеалу
"змееборца", особенно Николай II, который вместо борьбы со "змеем" решил
ему сдаться. – примеч. ЛЛГ)
В
западной христианской и герметической традициях сохранились подобные же
воззрения на сакральный характер лабиринтов... Исследователь герметической
традиции и христианской символики католических костелов, художник и композитор
Даниэль Готье пишет следующее:
«Нет никакого сомнения в том, что лабиринт
представляет собой смысл духовного паломничества, продвижения от внешнего
покрова материи — involucra, к spiritus— внутреннему свету и божественному
откровению. Пропорциональная матрица лабиринта может представлять те законы
гармонии, которые приведут человека к осознанию и единству. Интересно, что в
центре гигантского лабиринта собора в Шартре помещена медная табличка с
выгравированными изображениями Тезея, Минотавра и Ариадны. Присутствие в
христианском храме образов языческих героев может показаться несколько
странным, но сам миф важен как для герметиков, так и для христиан. Ибо
священная нить мудрости Христос (квадривий, посвящение), врученная Церковью
(Ариадной, Девой-Матерью, Софией) истинно верующему, священнослужителю или
посвященному (Тезею, философу) может привести его к победе над иррациональным,
всепожирающим огнем неизменной животной природы (Минотавром, грехом,
невежеством). В этом смысле лабиринт можно считать символом Великой Работы, в
ходе которой грубая материя преобразуется во внутренний свет и золотую
мудрость, истинный философский камень».
Совершенно
неожиданно исследование путей лабиринтов выводит нас к одной важной для христианского
самосознания теме. Речь идет о священной реликвии империи ромеев — лабаруме,
знамени святого царя Константина, знамени вечной победы христиан над полчищами
Гога и Магога. Вопрос об этимологии императорского знамени — «лабарума»
однозначного решения в научных кругах не получил. Однако этимологическая
близость следующего образного ряда признается всеми. Вчитайтесь: лавр — лавра —
лабиринт — лабрис — лабарум! Речь идет о своеобразной семантической
трансформации корневого понятия, связанного с главной составляющей царского
культа. Лабарум, став символом особого посвящения императора Константина, при
переходе им из язычества в христианство являл собой Крест — орудие победы царя
над врагами. В этом случае через посвятительную традицию царь выступал древним
архетипом героя-змееборца, победителем врага человеков от начала, а лабиринт
традиционно связывался с инициатическим преодолением пути. Здесь и надо искать
этимологические корни лабарума – здесь, в лабиринте. Мимоходом упомянем, что и
на древнейшем гербе Московии всадник-змееборец почитался царем, попирающим
змия. И лишь при Петре Великом было определено видеть в нем святой образ
Георгия Победоносца (Откуда автор взял эту информацию, неясно. Георгий
Победоносец изображался на монетах и печатях уже при Юрии Долгоруком.
Современные неоязычники фантазируют, будто на древнем гербе Москвы изображался
Перун. – примеч. ЛЛГ). Очень важно,
что своё новое священное качество ратоборца со змием император Константин
вполне осознавал, так что наши построения не имеют ничего общего с
наукообразным теоретизированием.
По
свидетельству историка Евсевия, при входе в свой дворец царь изобразил картину:
над своей головой знамя спасения — лабарум, а под ногами падающего в бездну
дракона. Евсевий продолжает:
«Под видом дракона надобно разуметь враждебного и
неприязненного зверя, через тиранию безбожников преследовавшего Церковь Божью.
Ибо писания в книгах божественных пророков называют этого зверя драконом,
коварным змеем (...) этим, конечно, указывал он на тайного врага рода
человеческого, которого представлял извергнутым в бездну погибели силой
спасительного знамения, находившегося над своей главой».
К.
А. Щедрина считает:
«Практически знамя Константина имело те же функции,
что и обычное полковое знамя. Евсевий называет знаменосцев привычными
выражениями: вексиларий (от лат. вексиллум — знамя), драконарий (греч. дракон —
боевой значок, от знамени парфян с изображением дракона). Использование
последнего наименования позволяет соотнести лабарум — знак Креста с известным
ветхозаветным прообразом Крестной жертвы Спасителя — медным змием. «И послал
Господь на народ ядовитых змеев, которые жалили народ, и умерло множество
народа из сынов Израилевых (...) И сказал Господь Моисею: сделай себе змея и
выставь его на знамя, и ужаленный, взглянув на него, останется жив» (Чис.21,
6—8). Как видно из текста Книги Чисел, змей был укреплен пророком Моисеем
именно на знамени».
Начиная
с василевса Константина, мотив попирания врага в образе змея остается в
императорском, а в дальнейшем и в царском искусстве на протяжении долгого
времени, преобразовавшись из самостоятельного «архетипического» сюжета триумфа
в образ подражания Спасителю, Его Победе, Его Страданиям, Сошествию в ад и
Воскресению. Так, следуя по извилистым дорожкам древних лабиринтов, мы подошли
к удивительному чуду истории, когда из глубины духа святой василевс воздвиг над
миром знамя спасения — лабарум!
Ларионов В. Скифская Русь. М. 2009, стр. 437-452 (с незначительными
сокращениями)
Комментариев нет:
Отправить комментарий